– И именно поэтому ты собралась уезжать ночью, тайком, никого не предупредив?

– Как ты не понимаешь! –  Наина дернула плечом. –  Я должна искренне радоваться… и я рада за нее, честно! Пусть она пока сама не своя, но к утру наверняка опомнится. Будет благодарить меня, бросаться на шею… как обычно она радуется. И он… –  правительница едва слышно вздохнула, прикрыв глаза. –  Я за них обоих рада. Только мне лучше уехать.

– С Алевтиной-то хоть говорила о нем?

– Некогда было, –  Наина отвела глаза. Говоря откровенно, не столько некогда, сколько… слишком боялась, что снова треснет маска ее безразличия. Так давно она привыкла держать в узде все эмоции, не показывать своих чувств. С тех самых пор, как умер царь Игнат, до последнего мига диктовавший ей свои распоряжения и моливший беречь сестренку. Все вокруг привыкли видеть невозмутимую холодную Наину Гавриловну, что способна выдержать любой удар и нипочем ни слезинки не проронит. Будто панцирь она носила, что позволял ей держаться все эти годы.

И лишь два человека во всем свете всегда легко ломали эту броню –  Алька… и ее жених.

Те, кого любит. Уж себе-то не стоит врать.

Значит, нужно уехать прямо сейчас. Потому что сестру Наина наконец готова отпустить и признать, что та выросла. А Ратмир… он никогда и не принадлежал ей.

А потому, сложив в суму лишь самое необходимое, она собиралась уехать сейчас, оставив записку для Алевтины. Мол, не о чем беспокоиться, отбыла в академию, пора доучиваться, времени больше терять не хочется.

Осталось только сунуть зеркальце в переметную суму.

Заложить для себя карету, не поднимая шума, велела загодя –  так что теперь осталось только прокрасться через двор –  к конюшням и каретному сараю. Сейчас и экипаж должны вывести. Никого он не удивит, гостей нынче много, кто-то может и в ночи собраться. Стражники, конечно, видят государыню правительницу, да из них никто ее спросить ни о чем не посмеет. Мало ли какие по ночам дела у повелительницы. А от лишних глаз укроет темный плащ да мгла ночная.

Темнота-то Наину и подвела. Уже почти пройдя мимо конюшен, она почти лоб в лоб столкнулась с точно так же крадущимся человеком.

Два одновременных возгласа –  и оба настороженно замерли. Потому что не узнать друг друга никак не могли.

– Моя государыня? –  голос богатыря Ратмира прозвучал настороженно и тихо.

– Что ты здесь делаешь?! –  вырвалось у Наины, пока взгляд выхватывал едва видимое в безлунной ночи: плащ темный, не форменный, переметная сума на плече… в самом деле, что он здесь делает в таком виде и в такой час, когда должен бы сладкие сны видеть али о любимой мечтать?

И тотчас будто обожгло: а она сама, правительница –  пока еще правительница! –  Наина? Что делает здесь в таком виде и в такой час? Неужто… бежит? Как Алька?! Она, взрослая, сильная, мудрая… или давно считавшая себя такой. Вот только ведет себя сейчас, кажется, в точности как девчонка неразумная.

– Н-ничего, –  чуть запнувшись, ответил Ратмир. –  Коня своего проведать заходил.

– Хорошо… –  куда собралась она сама, он не спросит, конечно. А она и не должна отчитываться! –  Иди тогда… спать давно пора. У тебя много дел завтра.

Медленно кивнув, колдун повернулся и зашагал прочь от конюшни –  к гостевым покоям.

Промедлив лишь мгновение, Наина тоже заспешила –  к своей собственной башне. Негоже правительнице от сложностей убегать!

Так и шли, поминутно друг на друга оглядываясь. Знать бы, что он-то задумал! Ведь не от счастья же своего убегать собирался?

*

Тем же часом, когда из своей светелки только выходила еще правительница Наина, еще одна темная тень –  правда, в алом богатырском плаще –  кралась к тем самым покоям, где расположился на ночь особый царский отряд богатырей специального назначения.

Горницу братьям выделили общую –  отдельных и высоким-то гостям едва хватило, больно уж много их к победному пиру понаехало.

Поминутно спотыкаясь в темноте и шипя сквозь зубы, царевна Алевтина Игнатьевна самым скандальным образом проникла в мужскую опочивальню.

Здесь уж вовсе мгла оказалась –  хоть глаз выколи. Ага, самый громовой храп –  у самого входа. И тебе не хворать, братец Олешек. Дальше…

Алька наощупь прокралась к следующему ложу и попыталась вручную определить его постояльца. Тот, не тот?

Подергала за ногу.

– А? –  встрепанная голова поднялась над подушкой.

– Ой… ты спи-спи…

– А кого ищешь-то? –  послышался сиплый со сна голос Светика.

– Ну… –  Алька ковырнула носком сапога деревянный пол, однако ее, как ни странно, поняли. И даже ткнули рукой в нужную сторону. После чего встрепанная голова рухнула назад на подушку –  и с ложа снова послышался храп с присвистом.

Царевна посмотрела, куда указывал Светик, и мысленно чертыхнулась: тот, кто ей нужен, расположился у самой дальней стены. Пришлось пробираться –  разок на кого-то даже упав, а об чье-то ложе едва не споткнувшись. Однако в конце концов –  добралась все же!

Тотчас осмотрелась –  ага, отсюда быстрее будет уже в окно вылезти. Осталось только поднять этого соню!

– Эй! –  на этот раз дергание за ногу результата не дало, пришлось трясти спящего изо всех сил. –  Просыпайся немедленно!

– А? Что? Пожар? Война?! –  еще одна встрепанная голова поднялась над подушкой.

– Просыпайся, говорю, живо! И одевайся!

– Зачем? –  богатырь недоуменно покрутил головой.

– Какая разница! Собирайся живо! Да поторопись! Нам еще до рассвета из столицы надо удрать… –  и чуть тише добавила, –  и храм найти.

– Какой еще храм? –  богатырь наконец сел на постели. –  Ты никак белены объелась? Али браги перепила?

– Сам дурак, –  обиженно буркнула царевна. –  Жениться, говорю, поехали. Пока не поздно.

*

– Совсем ума решилась, –  бурчал все еще сонный богатырь уже в конюшне. –  Эй, ты кого седлать собралась? Это же не твой конь! И не мой…

Алька на это только глаза закатила.

– Тебе попонку гербовую или ехать?! Конечно, не наши. Зато их одобрил лучший специалист, какого мы с тобой оба знаем. Значит, если их сведем да на них уедем, нас уж точно никто не догонит! –  скромно потупившись, царевна чуть слышно добавила, –  ну и хозяева их на нас с тобой уж страже не заявят…

– Ты с Алмазом, помнится, уже как-то пыталась сладить…

Алька легко пожала плечами.

– Ну так с Алмазом ты сладишь. А я вот на этом красавце поеду…

Богатырь лишь вздохнул и покачал головой, но возражать не стал.

И лишь когда уж за ворота выехали, никем, конечно, не остановленные –  не по чину страже царевну останавливать! –  снова заговорил.

– Так я не понял что-то –  ты что же это, не ждешь больше, когда тебя с женихом правительница благословит?

Настал черед Алевтины тяжко вздыхать.

– Скажи честно. Вот ты хочешь царем быть?

Воин даже в лице переменился.

– Чур меня!

– Вооот! А ежели она нас благословит, так и быть нам с тобою царем да царицей. Ну вот сам посуди –  какая из меня царица-то? Может, я и выросла, как Наинка говорит, а только и поняла много. Я ведь всегда хотела на самом деле только свободы…

– Вон оно как… –  богатырь покосился на нее. –  И впрямь, выходит, выросла. Признаться, и я царем никогда не хотел бы стать. Куда мне?

– Ну и поехали скорее, значит! Пока Наинка не опомнилась и опять меня осчастливливать не вздумала! Давай-давай, не то догонит и благословит же!

Налетевший ветер взлохматил и без того растрепанные рыжеватые волосы воина, да запутался в светлой Алькиной косе.

Царевна и богатырь, переглянувшись, одновременно усмехнулись. И улыбки у них вышли похожие –  плутоватые и отчаянные.

И разом подстегнули коней. Только взметнулись за спинами два алых плаща богатырских.

*

Сокол с черными крыльями, как в былые времена, сел на окно светелки правительницы Наины ранним утром.